Доктор взглянул на Елену, но, прежде чем она успела что-то сказать, заговорил Рэймонд Суит. Голос его неожиданно стал мягким и спокойным, словно отражая всплывшие в его сознании нежные воспоминания.
– Нет, Милли умерла у себя. Я не видел ее после того, как она уехала от меня, это было месяцев пять назад.
– Тогда я вас не понимаю…
– Она звонила мне. За день до…
Он осекся – может быть, стараясь что-то вспомнить, может быть, просто пытаясь собраться с силами. Пауза затягивалась, и стало ясно, что он в мельчайших подробностях помнит все, что связано с его дочерью. Наконец, откашлявшись, он прошептал:
– Милли позвонила мне и сказала, что плохо себя чувствует. Вот тогда я и услышал, что она боится умереть.
Айзенменгер сразу подумал: «Пустая трата времени. У нее был грипп. Чувствовала себя гадко, вот и ляпнула, что обычно говорят в таких случаях».
Суит уже не пытался скрывать слез. Айзенменгер чувствовал, что разбередил еще совсем свежую рану, что, задавая этому человеку вопросы и наблюдая его страдания, он совершает кощунство.
– Но, может быть, она так сказала… Ну знаете, просто такое выражение, мистер Суит. – Айзенменгер с трудом подбирал слова, стараясь высказаться как можно деликатнее. – Может быть, она просто так сказала, потому что ее замучил грипп. Почему вы так уверены, что она действительно боялась умереть? Это же просто слова, всякий может это сказать, особенно во время болезни.
Но Рэймонд Суит стоял на своем:
– Она имела в виду именно это. Милли знала, что умрет.
– От рака?
Кивок, и больше ничего. Айзенменгер бросил беспомощный взгляд на Елену, но та широко раскрытыми глазами смотрела на своего клиента, словно пытаясь разглядеть на его лице хотя бы частицу истины, которую они с Айзенменгером тщетно стремились отыскать в его словах. Какое-то время все трое молчали, потом Елена спросила:
– Почему вы вините во всем «Пел-Эбштейн»?
– Она работала там.
Даже простое упоминание этой компании в устах Суита звучало как обвинение, и произнес он его с такой уверенностью, что, окажись на месте Елены и Айзенменгера какой-нибудь газетчик, он бы ни на секунду в этом не усомнился.
– Но это еще ни о чем не говорит, – настаивала Елена. – Должно же быть что-то особенное, что заставило вас обвинить их в смерти дочери.
Суиту никак не удавалось облечь свою мысль в слова. Для него связь преждевременной смерти Миллисент с ее работой в «Пел-Эбштейн» была неоспоримым фактом, не требовавшим доказательств. Он вновь потупился и наконец, словно оторвавшись от запылившегося архива, страницы которого все это время перелистывал в памяти, произнес:
– Когда она приехала домой после пожара, то была страшно напугана. Тогда она сказала, что умрет.
– Когда это произошло, мистер Суит?
– Около двух лет назад.
– Какого рода работу она выполняла в «Пел-Эбштейн»?
– Исследования. – Последнее слово он произнес с налетом гордости, даже слегка приосанившись.
Это было уже кое-что, и Айзенменгер заинтересовался:
– Вы не знаете, что это были за исследования?
Этого отец Милли не знал. Исследования, и все.
– Милли не упоминала о Протее?
Нет, слова «Протей» Рэймонд Суит от дочери не слышал.
Айзенменгер сдался, и Елена, оторвавшись от записей, которые она вела на протяжении всего разговора, спросила:
– Вы не знаете, в какой лаборатории она работала?
– Она работала на острове в Шотландии.
Но на каком именно острове, в какой лаборатории, Рэймонд Суит не знал – либо Миллисент не говорила об этом отцу, либо название просто выпало у него из памяти.
– Что она рассказывала вам о пожаре?
– Ничего особенного. Был сильный пожар, большинство помещений сгорело. Почти все, кроме этого…
– Ваша дочь пострадала?
– Нет.
Услышав это, Айзенменгер встрепенулся:
– Почему же тогда ее отправили домой?
Рэймонд Суит, как заметил доктор, сильно потел, как будто старался что-то скрыть, однако и Айзенменгер, и Елена понимали, что это было вызвано горем и воспоминаниями, которые они сейчас старались в нем воскресить.
– Потому что они закрыли лабораторию.
Елена решила, что сейчас Айзенменгер начнет развивать эту тему, но доктор сосредоточенно думал.
– Судя по всему, пожар был очень сильный, – заметила она.
Суит только передернул плечами. Глядя на убитого горем клиента, Елена решила, что спрашивать его больше не о чем, – они с доктором выбрали из этой золотоносной жилы все до последней крупинки. Тем не менее она уточнила:
– Но именно с того времени ваша дочь уверилась, что скоро умрет?
– Вот именно. Едва приехала домой, сразу сказала, что боится умереть. Я спросил ее почему, но она ничего не ответила.
– Она что-нибудь предпринимала? Консультировалась с врачами? Сдавала анализы?
– Ей не нужно было этим заниматься. Все анализы проводил «ПЭФ».
Услышав это, Айзенменгер вскинул голову.
– В самом деле? – спросил он.
– Ну да. Это ее и успокоило. На работе ей сказали, что результаты всех анализов отрицательные.
Эта информация заинтересовала уже Елену. Она, как несколько секунд назад доктор, вскинула голову и сказала:
– Но теперь вы не верите в это.
Ее слова прозвучали как утверждение.
Рэймонд Суит фыркнул:
– В то время мы оба думали, что беспокоиться не о чем. Но теперь-то я знаю, что это было совсем не так. Они все врали. – Он снова заплакал, опустив голову, его плечи затряслись. – Они все врали, – еще раз прошептал он.