Тихий сон смерти - Страница 86

Покончив с этим, Розенталь подошел к ней и встал, загородив собой телевизор. Женщина взирала на него, как молящийся папуас на тотемный столб.

– Говори, где он!

Женщина испуганно затрясла головой, будучи не в состоянии вымолвить ни слова. Проверить, действительно ли она не знает, где искать этого кретина Карлоса, и не наделать при этом шума у Розенталя не было возможности, поэтому ему не оставалось ничего другого, как сменить гнев на милость.

– Вы уверены, что не знаете, где его искать? – произнес он медовым голосом, который при иных обстоятельствах можно было бы принять за дружеский или даже интимный, но сейчас этот голос заключал в себе скрытую угрозу.

Женщина все поняла и залепетала:

– Да! О боже мой, да, да!..

Скорее всего, она говорит правду, решил Розенталь.

Он уже развернулся, чтобы уйти, как внезапно вспомнил слова, которыми был встречен.

– Что вы имели в виду, когда сказали «Ну вот, опять»?

Теперь от ее воинственности не осталось и следа.

– Звонили из полиции. Они тоже искали его.

– Когда?

– Сегодня вечером.

– Вы уверены, что звонили из полиции?

– Ну да. Уортон, так она назвалась. Инспектор Уортон.

Розенталь задумался. Кто бы это мог быть на самом деле? Скорее всего, звонила Флеминг, назвавшаяся офицером полиции. Хотя… Нельзя сбрасывать со счетов и такой вариант. Тогда это уже не просто совпадение.

Жизнь научила Розенталя не быть оптимистом. По собственному опыту он знал, что беспочвенный оптимизм неизбежно оборачивается фатальной ошибкой. Он склонился над женщиной и, приблизившись к самому ее лицу, прошипел:

– Если ты кому-нибудь еще расскажешь об этом, я вернусь. Поняла?

Насмерть перепуганная хозяйка кивнула. Больше не глядя на нее, Розенталь стремительным шагом вышел из квартиры.

Елена надеялась, что признание поможет ей восстановить духовное и физическое равновесие. С момента, как она поняла, что Аласдера не существует, а «Кронкхайт-Кэнэд» связан с «Пел-Эбштейн», она пребывала на грани истерики – любая мелочь вызывала раздражение, да и физически она чувствовала себя отвратительно.

Отчасти это объяснялось стыдом: Елена злилась на себя, пытаясь понять, как случилось, что ее удалось провести, и притом самым примитивным способом. За каких-то несколько дней этот человек сделал с ней то, что никому до него не удавалось и за гораздо более долгий срок. Как это могло произойти? Какими приемами владел этот человек, и не просто владел, а владел в совершенстве?

Весь день эти вопросы не давали ей покоя, но ответов на них Елена не находила.

Другая и не менее важная причина ее состояния заключалась в том – и Елена была вынуждена себе в этом признаться, – что она готовилась обо всем рассказать Айзенменгеру. Ну, почти обо всем. Перспектива была не из приятных, но, по крайней мере, Елена, примирясь наконец с неизбежным и пригласив доктора в квартиру, надеялась, что признание принесет ей хоть какое-то облегчение. Но надежды ее, похоже, не оправдались.

Айзенменгер выслушал Елену не перебивая, не обращая внимания на сумбурность ее речи, мимику и жестикуляцию, которыми она непроизвольно сопровождала свой рассказ. Закончив исповедь, Елена посмотрела на доктора. Айзенменгер все так же сидел молча, погруженный в свои мысли, и в этот момент она почувствовала себя стриптизершей, вышедшей на сцену за минуту до начала трансляции футбольного матча.

Какое-то время Айзенменгер продолжал безмолвствовать, и Елена, боясь потревожить его мысли, тоже вынуждена была хранить молчание. Наконец он поднял на нее глаза, и Елена не разглядела в них и тени сочувствия.

– Ты понимаешь, что все это значит?

Для нее и то, что с ней произошло, и необходимость рассказывать об этом Айзенменгеру значили очень многое, но, услышав слова доктора, Елена вдруг подумала, что ему ее переживания безразличны.

– Что? – устало спросила она.

– Между Аласдером, будем называть его так, и «Пел-Эбштейн» существует очевидная связь. То, что случилось с тобой, еще раз доказывает: игра, в которую мы вступили, оказалась намного серьезнее и опаснее, чем мы думали. Сперва жучок, теперь это.

Серьезная игра.

События сегодняшнего дня настолько подкосили силы Елены, что она буквально валилась с ног. Она спросила:

– Ты все время говоришь, что это серьезная игра, но ты можешь хотя бы в общих чертах объяснить, что происходит?

Доктор поднял брови и, посмотрев на Елену с улыбкой, которую можно было понять как извиняющуюся, ответил:

– Думаю, я знаю, что убило Милли Суит. А вот чего я пока не знаю, так это почему смерть настигла ее только сейчас. Ну и опять же, при каких обстоятельствах она получила свою смертельную инъекцию. – Доктор перевел дыхание и продолжил: – Хотя у меня есть кое-какие мысли на этот счет.

Джон Айзенменгер – наивная душа! – оказался совершенно ошеломлен реакцией, которую вызвали его слова у Елены.

– Ради всего святого! – не проговорила, а скорее прокричала она. – Когда ты, черт возьми, станешь говорить нормально, а не своими гребаными намеками? Что с тобой? Тебе что, доставляет удовольствие доводить людей до трясучки своими великими познаниями?

Погруженный до сего момента в высокие материи и размышления о возможных вариантах развития событий, Айзенменгер вынужден был теперь спуститься на землю. Для него это путешествие заняло некоторое время, как не в один миг произошла перемена среды обитания у первобытных морских существ.

Однако внезапный взрыв ярости отобрал много сил и у Елены. Она закрыла глаза, чтобы спрятаться от совершенно потерянного взгляда Айзенменгера.