Дав доктору договорить, она с жестяным безразличием резюмировала:
– Красивая история. И рассказана красиво. Но я-то тут при чем?
– Вы приходили к Рэймонду Суиту.
На мгновение Беверли широко раскрыла глаза, но это стало единственным признаком ее удивления, не укрывшимся, впрочем, от внимания доктора.
– А, – пробормотала она, – теперь понимаю!
– Это был официальный визит?
Прежде чем ответить, Беверли задумалась. Наконец она все-таки призналась:
– Не совсем.
– Тогда чем вас заинтересовал мистер Суит?
Меланхолично улыбнувшись, она произнесла:
– До меня тоже дошли слухи, что смерть Миллисент Суит была… неоднозначной.
– Ну и что мы теперь будем делать?
Беверли напустила на себя задумчивый вид.
– Нам, возможно, следовало бы доложить моему начальству, и пусть оно решает, как поступить с этим делом. – по тону, с которым Беверли произнесла эту тираду, Айзенменгер понял, что она и не подумает так поступить. – Но у нас нет никакой достоверной информации, а та, которой мы обладаем, по сути, представляет собой лишь догадки и домыслы, подкрепленные кучей псевдонаучной тарабарщины.
Айзенменгер счел правильным пропустить мимо ушей последние слова Беверли.
– Итак…
Теперь она смотрела на него в упор, и доктор решил, то время торга пришло. Опередив Уортон, он сказал:
– Нам нужно срочно найти Карлоса. Скорее всего, он ключевая фигура во всем этом деле. Вы могли бы в этом помочь.
Беверли улыбнулась, всем своим видом демонстрируя готовность снизойти до недотепы доктора:
– Может, да, а может, и нет. Впрочем, вопрос ведь не в этом? Сформулируем его так: вы-то мне зачем?
Он ожидал такого поворота дела и встретил слова Беверли с каменным терпением.
– Полагаю, вам известно далеко не все из того, что знаем мы. А вместе мы могли бы раскусить это дельце.
Она улыбнулась, но промолчала. Айзенменгер, поняв ее улыбку как требование новых извинений, на какое-то время замялся.
– Я знаю, вам не за что быть мне благодарной, Беверли… – начал было он, но продолжить ему помешал очередной взрыв ее смеха. Если бы доктор вместо этих слов отпустил какую-нибудь шутку, эффект, вероятно, оказался бы тем же.
– Да что вы знаете! – вдруг выпалила она. – Вы знаете, во что превратилась моя жизнь?
Вопрос, разумеется, был риторическим.
– Не думаю, что вы вправе винить меня, Беверли, – как можно мягче и вместе с тем убеждающе напомнил он. – Вы пытались поиметь меня, но в конце концов поимели вас. Чего вы хотите, такова жизнь.
После этих слов доктора Беверли надолго замолчала. Ее лицо ничего не выражало, но Айзенменгер знал, какие страсти бушуют под этой маской. Наконец она глубоко вздохнула и, словно сбрасывая накопившееся напряжение, улыбнулась.
– Что ж, вполне резонно, – согласилась она. – И все-таки это ничего не меняет. В нашем предполагаемом – заметьте, предполагаемом! – сотрудничестве я не вижу для себя никаких выгод – одни неприятности.
– Дело крупное, Беверли, очень крупное, я это чувствую. Оно не может не быть крупным. Достаточно одного только подкупа Хартмана, а добавьте к этому подмену и кремацию тела, добавьте смерть Тернера…
Если Айзенменгеру и удалось убедить Уортон, она ничем этого не показала и по-прежнему смотрела на него с сомнением. Доктор продолжил:
– Чем смогут вам повредить несколько осторожных вопросов? Либо это ничего не даст и вы просто потеряете пару часов, либо нам повезет и мы будем знать, в каком направлении искать дальше.
– А в каком направлении вы ищете сейчас? Об этом вы ничего не говорили.
– У меня нет полной уверенности, Беверли. Все, что у меня есть, это, как вы выражаетесь, догадки и домыслы, подкрепленные псевдонаучной тарабарщиной. Я думаю, что Милли умерла, заразившись искусственно созданным вирусом. Думаю, Тернер умер потому, что все об этом знал.
Беверли резко поднялась с дивана. Айзенменгер увидел в этом знак, что пора уходить, и встал со стула. Она пошла в прихожую, ничем не показывая, что намерена делать дальше. Айзенменгер покорно следовал за ней, пока Уортон не остановилась у входной двери и не положила левую руку на замок.
И тут от новой пощечины у него качнулся второй левый коренной зуб, а челюсти щелкнули так, что доктор до крови прикусил язык. Он выдохнул короткое «Черт!» и схватился за щеку, не догадавшись откинуть голову назад. В этот самый миг Уортон отвесила ему оплеуху справа. Голова его мотнулась в сторону, словно была привязана к шее тоненькой ниточкой, а в ушах раздался оглушительный звон.
– Больше не пытайтесь поиметь меня, Джон. Слышите? – прошипела Уортон.
Айзенменгер все еще не оправился от шока, но все-таки заставил себя обернуться к ней и изобразить на лице некое подобие улыбки.
– Но почему, Беверли? Ведь это был бы чертовски классный секс.
Она расхохоталась во весь голос, словно в жизни не слышала лучшего комплимента. Когда ее смех начал стихать, Айзенменгер спросил:
– Так мы можем рассчитывать на вашу помощь?
Поцелуй Беверли почти полностью вытеснил физическую боль, которую она только что ему причинила, и Айзенменгер с долей сожаления вспомнил о том времени, когда она вскружила ему голову и он едва не оказался в ее постели.
– Посмотрим, – проговорила она, закрывая за ним Дверь, и ее слова моментально вернули доктора к реальности. Дверь за ним глухо захлопнулась, и он не увидел, какая широкая улыбка появилась на лице Уортон.
Все трое, готовясь к назначенной встрече, испытывали не столько напряжение, сколько чувство неопределенности, которое заставляло их заранее продумывать каждый возможный шаг, каждую реплику предстоявшего разговора. И сейчас, сидя за столиком, каждый ощущал себя как будто между молотом и наковальней. Они изучающе посматривали друг на друга, не решаясь начать разговор. Еще накануне они условились, как в старые добрые времена, встретиться в каком-нибудь баре. Айзенменгер даже решил, что самым правильным будет выбрать для этой цели заведение, находящееся где-нибудь на полпути между полицейским участком, где работала Беверли, и офисом Елены.