Штейн взглянул на папку:
– Кто-то же должен найти способ борьбы с тем, что мы сделали.
– Вам удалось? – с надеждой спросил Карлос.
Штейн покачал головой, охваченный, по-видимому, стыдом и раскаянием.
Розенталь поспешил успокоить старика:
– Ну и ничего. Поражение терпят и лучшие умы. И все-таки я рад, что наткнулся на это. Попадись эта папочка кому-нибудь на глаза, неприятностей было бы не счесть. – Он сунул папку в большую дорожную сумку и повернулся к Бочдалеку. – Подождем до темноты. – И уже для остальных добавил: – Теперь мы можем подождать, время расстаться еще не пришло. Будете хорошо вести себя, обойдемся без веревок, но как только кто-нибудь из вас перестанет быть паинькой, боюсь, придется принять меры ко всем, а это, поверьте, будет весьма неприятно. Вам ясно?
– Мы можем прекрасно провести время, – добавил Бочдалек. – Можем, например, ради развлечения дослушать историю. – Он довольно ухмыльнулся.
Розенталь сел за стол, стоявший у окна. Айзенменгер спросил у Штейна:
– Значит, «ПЭФ» перевел вас на Роуну. Вам не приходило в голову, зачем они так далеко вас упрятали?
Старик покачал головой:
– Я был таким наивным! Старлинг так убедительно говорил, что проект имеет для компании первостепенную важность, что идеей борьбы с раком заинтересовались еще несколько компаний. Мне сказали, что для нас Роуна – самое безопасное место. Я поверил.
Карлос вышел из состояния задумчивости:
– Я все-таки не понимаю, как можно было не заметить, что происходило у нас под носом.
Штейн тихим голосом произнес:
– Потому что Протей изначально был близок к биологическому оружию. И любую модификацию, которую предлагал Тернер, легко можно было расценить как совершенствование моей первоначальной идеи. Даже чувствительный к температуре стартер казался мне тогда вполне логичным и резонным дополнением всей системы.
В разговор вмешалась Елена:
– А что насчет того несчастного случая? Что случилось тогда?
Ей ответил Карлос:
– На Роуне царила тоска смертная, и после работы заняться было нечем. Это из-за погоды, из-за отсутствия нормального человеческого общества, из-за перегрузок на работе. Само собой, кто-то с кем-то сближался, и отношения между нами переставали быть чисто деловыми. И, черт побери, после стольких месяцев такой вот жизни и вынужденного воздержания я смотрел на каждую дырку в стене! Ну, я и влюбился в Милли. Думаю, я ей тоже немного нравился, не так чтобы очень, но нравился. Тернер тоже посматривал на нее. Джастин сошлась с Жан-Жаком, так что мне ничего другого не оставалось. – Карлос на несколько секунд замолчал, может быть, на него нахлынули сентиментальные воспоминания, а может, какие-то другие, не столь приятные мысли. – Я думаю, ей было жалко нас. – Он печально улыбнулся. – Во всяком случае, я так думаю. – И снова, глубоко вздохнув, он опустил глаза к полу. – Она пыталась водить за нос и Тернера, и меня, но у нее ничего не получилось.
Бочдалек скабрезно ухмылялся; Елена видела, как он облизал сперва верхнюю, потом нижнюю губу.
– Приходилось с этим мириться. Милли была счастлива – прежде она, наверное, не становилась объектом столь пристального внимания мужчин, – а я был влюблен в нее. Разумеется, Тернер был для нее лучшей парой, а что мог дать ей младший научный сотрудник? – Все это начинало походить на исповедь. Карлос вспоминал, и вспоминал, возможно, лучшее время своей жизни. Теперь, после смерти Милли, события тех месяцев обрели для него совершенно иной смысл, отношения с Милли казались ему чище и благороднее. – Думаю, я бы все это пережил, если бы Тернер не стал в ультимативной форме предъявлять на нее права. Он приперся ко мне надутый и злой как черт. Стал требовать, чтобы я вышел из игры, потому что, дескать, он такой важный, а я никто.
– Ну и что было потом?
– Я послал его куда подальше. Одно дело – заставлять меня мыть пробирки, и совсем другое – пытаться запрещать проводить время с тем, с кем мне нравится.
– И он отстал?
Карлос усмехнулся:
– Ну да. Когда настало время переходить от угроз к действиям, у него кишка оказалась тонка.
– А как поступили вы?
– Ну, выпил для начала. Немного. Потом, если память не изменяет, уснул. Потом пошел искать Милли. Я хотел рассказать ей, что мне наговорил этот придурок. – Не дожидаясь очередных наводящих вопросов, Карлос продолжил: – Она, как мне сказали, была в лаборатории, и я отправился к ней. Но лучше бы я этого не делал, потому что Тернеру пришла та же самая мысль. Он оказался там раньше меня. Когда я вошел, он уже разговаривал с Милли. Тернер стоял у вытяжного шкафа ко мне спиной, но услышал, как я вошел, и оглянулся через плечо. Я, наверное, выглядел разъяренным, потому что Милли подскочила ко мне и попыталась помешать подойти к Тернеру. Я отпихнул ее.
Штейн слушал его и грустно качал головой.
– Никакого конкретного плана действий у меня не было, я даже не знал, что скажу в следующий момент, но тогда мне это было все равно. Я хотел сказать Тернеру, что не позволю ему так обращаться с Милли, и подскочил к нему. Началась ссора. Все это выглядело совсем не по-джентльменски: мы стояли друг напротив друга и, брызгая слюной, поливали друг друга грязью. Потом – не помню, кто начал первым, – мы стали толкаться, лягаться… Само собой, на шум сбежались все. Помню, все пытались нас разнять, и только Жан-Жак, как я успел заметить, откровенно наслаждался зрелищем.
Штейн, который, видимо, только сейчас начал понимать, что же на самом деле произошло в тот день в лаборатории, проговорил: