Тихий сон смерти - Страница 25

Да, именно так все и будет.

Спускаясь в холл, он вдруг вспомнил Клэр, но на этот раз не как женщину, с которой провел страстную ночь, а как человека, с которым ему предстоит провести большую часть дня в одних стенах. Как она будет смотреть на него сегодня? Что скажет? Будет ли ей стыдно за прошедшую ночь? Возможно, да…

Прихватив у портье утреннюю газету, он прошел в ресторан. Поскольку было воскресенье, большинство столиков, несмотря на относительно позднее время, были заняты. Оглядевшись, Хартман с облегчением увидел, что Клэр нет ни за одним из них, – очевидно, она работала. Он выбрал свободный столик в углу, сел спиной к залу и, заказав кашу и кофе, раскрыл газету.

Вскоре к нему подсел мужчина.

Алан. На бейдже, прикрепленном к лацкану пиджака Алана, Хартман прочитал его фамилию: Розенталь.

– Вы позволите?

Не дождавшись ответа, Алан Розенталь с тарелкой инжира и стаканом яблочного сока расположился за его столиком. Незваный гость занялся едой, Хартману же ничего не оставалось, кроме как украдкой бросать на него обеспокоенные взгляды и пытаться понять, что может значить это бесцеремонное появление. Почему он выбрал именно его столик и почему именно сейчас? Они не обменялись ни словом до этого момента.

Тем не менее сосед выглядел совершенно спокойным и лицо его ровным счетом ничего не выражало. Он жевал свой инжир и время от времени посматривал через плечо Хартмана на других посетителей ресторана. Глаза у него были невероятно блеклыми, отчего веки резко выделялись на широком лице. Мужчиной Розенталь был достаточно высоким, а под его дорогим пиджаком угадывались мощные мускулы, так что вид его не оставлял сомнений, что он сможет постоять за себя и спокойно справится с Хартманом, если тому вздумается наступить ему на ногу. Клэр говорила, что Алан гомосексуалист, но сейчас это не имело для Хартмана никакого значения. На гомосексуалиста Алан был совершенно не похож, но ведь голубой не обязательно должен жеманничать и одеваться в розовое и желтое. Возможно (тут Хартман не мог решить, тревожиться ему или радоваться), Алан просто заигрывал с ним.

Наконец Розенталь решил нарушить воцарившееся за столиком молчание.

– Завтрак всегда следует начинать с фруктов, – произнес он и продолжил есть как ни в чем не бывало. Его тон не внушал ни малейших опасений.

Охватившее было Хартмана беспокойство стало понемногу рассеиваться. Подошел официант, и Розенталь заказал чай и яичницу с беконом. Затем, когда его тарелка с инжиром опустела, он откинулся на спинку стула и впервые за все это время посмотрел Хартману прямо в глаза. Поначалу Хартман решил, что это просто мимолетный, ничего не значащий взгляд, вроде тех, что случайно выхватываешь из толпы на вокзале, но прошло уже несколько секунд, а Розенталь все не отводил глаз. Это продолжалось до тех пор, пока, ощутив нараставший прилив беспокойства, замешательства и страха, Хартман не начал судорожно подбирать слова, стремясь наконец выяснить, что происходит. Но не он, а Розенталь первым нашел что сказать.

– Клэр восхитительная девушка, вы согласны?

Хартман понял. По крайней мере, исчезла неопределенность. Розенталь в курсе того, что произошло между ним и Клэр, и не в восторге от этого… Хотя нельзя сказать, что голос у него такой уж рассерженный. Правильнее было бы выразиться так: в голосе Алана Розенталя сквозило восхищение.

Пока Хартман собирался с мыслями, Розенталь продолжил:

– Я сам несколько раз ее трахал, и я бы сказал, Клэр – это лучшее, что можно купить за деньги.

Хартман уже открыл было рот, чтобы высказать незваному гостю все, что он о нем думает, но осекся, как только до него дошел смысл сказанного Розенталем.

– Конечно, – продолжал тем временем спокойный и добродушный голос, – она не из дешевых. Но эта девочка стоит своих денег.

Проститутка? Он говорит, что она проститутка?

Хартман недолго пребывал в замешательстве: он быстро осознал, во что вляпался, и от осознания этого впору было тронуться умом. Хорошенькая месть за то, что Клэр нашла его привлекательным. Он получил свою порцию удовольствия, которое, увы, оказалось эфемерным и мимолетным. Хартман готов был наконец вступить в разговор, но Розенталь, все так же мило улыбаясь, полез во внутренний карман и вытащил фотографию. Взглянув на нее, он еще шире растянул в улыбке сухие губы и положил снимок на стол перед Хартманом. На этом снимке с удивительной четкостью были изображены Клэр, стоявшая, опершись руками о стену, и Хартман, который наваливался на нее сзади, вставляя в нее член. Взглянув на фото, потом на Розенталя, Хартман почувствовал, как глаза его выкатываются из орбит, а рот непроизвольно открывается.

Недоумевающий (если это слово уместно в подобной ситуации) взгляд Хартмана наткнулся на спокойную улыбку Алана.

– Не часто встретишь девушку, которая не только не против анального секса, но, напротив, обожает его. Вы со мной согласны?

Розенталь держал в руке целую пачку фотографий и теперь раскладывал их перед Хартманом, который испуганно взирал на них, будучи не в состоянии произнести ни звука. Хартман во рту Клэр. Хартман во влагалище Клэр. Хартман в…

На всех фотографиях был, несомненно, изображен мистер Хартман, а с ним – явно не миссис Хартман. Затем, словно в доказательство, что все это не фотомонтаж, не фокус, не ловкость рук и не мошенничество (Хартман, впрочем, был не в том состоянии, чтобы оценить столь тонкий юмор), Розенталь достал из газетного свертка видеокассету.

Все, на что был способен Хартман, – это безмолвно переводить взгляд с кассеты на снимки, потом на Розенталя и снова на кассету, которая, как пресс-папье, лежала поверх увесистой пачки фотографий. Официант принес завтрак. Хартману пришлось торопливо спрятать фотографии, чтобы тот не успел их заметить. Когда они с Розенталем вновь остались наедине, Хартман с немым вопросом уставился на своего собеседника. Тот в качестве ответа бросил: